Священномученик Тихон и исповедница Хиония Архангельские

     Священномученик Тихон родился 30 мая 1875 г. в селе Больше-Попово Лебедянского уезда Тамбовской губернии (ныне территория Воронежской епархии) в семье священника Иоанна Архангельского. Родители мальчика умерли рано, и младших детей — Тихона и его сестру — воспитывали их двоюродная сестра Зинаида и ее муж Петр. Они отдали Тихона учиться в Воронежскую Духовную семинарию, по окончании которой он женился на благочестивой девице Хионии.
      Матушка Хиония родилась 8 апреля 1883 г. в селе Новый Копыл в семье священника Иоанна Дмитриева.
     У отца Тихона и матушки Хионии родилось восемнадцать детей. Из них выжили лишь девять: шесть дочерей и трое сыновей, остальные умерли во младенчестве. Вскоре после венчания Тихон был рукоположен в сан священника ко храму в селе Троекурово, недалеко от г. Лебедянь.
     Село Троекурово располагалось в живописном месте на берегу реки Красивая Меча неподалеку от женского монастыря, ныне разрушенного. Священнику выделили землю, и большая семья жила тем, что получала от занятий сельским хозяйством. Участок земли был не лучшим, засорен камнями, и пришлось приложить много труда, чтобы его очистить. На земле работали все старшие дети, что приучило их ко всякого рода труду и помогло впоследствие перенести обрушившиеся на них испытания.
      Воспитанием детей занималась Хиония Иоанновна. Она была женщиной глубоко религиозной и благочестивой и научила детей молиться и при всех трудностях обращаться к единому Богу. Во все большие и малые праздники дети вместе с нею и с отцом шли в храм. Родители приучали их поститься в соответствии со строгим церковным уставом, а во время гонений в двадцатых годах эти посты зачастую перемежались с голодом — следствием нашедших на страну бедствий. В посты откладывалось чтение светских книг и читался лишь Закон Божий. Прочитанное дети рассказывали отцу или матери. Поскольку времени, свободного от работы, было немного, то рассказывали за работой — в огороде или в поле, за вязанием чулков или варежек.
     Отец Тихон был ревностным пастырем, молитвенником, служил не только по праздникам и воскресным дням, а практически ежедневно. Приветливый и отзывчивый на людское горе, он всегда утешал пришедшего к нему с бедой человека. В его присутствии невозможно было выразиться грубо или непотребно — он в этих случаях останавливал говорившего и делал строгое замечание. При всем том был немногословен и сдержан. За безупречное служение священник был возведен в сан протоиерея.
     В 1928 г. власти закрыли храм в с. Троекурово и решили записать священника в кулаки, чтобы затем раскулачить и отобрать и без того скудное имущество. Но сельчане к отцу Тихону относились с большим уважением и любовью, и один из служащих сельсовета пришел к нему домой и сообщил, что задумали относительно священника власти.
      — Чем мы будем ждать, когда придут и вышвырнут нас из дома,— встревожилась матушка Хиония, — лучше уж сейчас собрать все необходимое и уехать на первое время в Лебедянь.
     Отец Тихон с ней согласился. Они собрали самые необходимые вещи, запрягли лошадь в маленькие крестьянские сани, и тот же член сельсовета, который предупредил их о грядущем раскулачивании, отвез их в город. Первое время они снимали угол на квартире, а затем – маленькую комнату.
     Епископ Липецкий Уар (Шмарин) направил священника Тихона служить на приход, расположенный в трех километрах от Лебедяни; там он прослужил около года, а затем власти и здесь закрыли храм. Это было время, когда большевиками по всей стране была развернута кампания по закрытию храмов.
     Священника перевели в храм в с. Ильинском, но и там вскоре ликвидировали приход, и тогда епископ направил его в храм с. Патриаршее, где о. Тихон прослужил около года, пока и этот храм тоже не закрыли.
     В Патриаршее к отцу Тихону приехал посланец от прихода храма в селе Куймань и предложил ему перейти служить к ним. Получив благословение епископа Уара, отец Тихон переехал в Куймань. Это было большое село, населенное преимущественно благочестивыми и глубоко верующими крестьянами, так что храм во время служб всегда был полон молящихся. Отдельного дома здесь для священника уже не было, и отец Тихон снимал маленькую избушку в крестьянском дворе у Андрея и Елены Ждановых; между семьями крестьянина и священника сложились отношения, полные взаимной любви и мира. Здесь о. Тихон прослужил до самого своего ареста. Старшие дети к тому времени уже разъехались, с родителями осталась жить только младшая дочь Елена, а в 1936 г., после смерти мужа, к ним переехала дочь Ирина, у которой было четверо маленьких детей.
      День 9 августа 1937 г. выдался теплым. Вся семья хозяев – священник, матушка и дети – находились в доме. Вдруг около их двора остановилась машина, из нее вышли люди в форме и направились к дому. Войдя, один из них сразу подошел к отцу Тихону и спросил:
      — Оружие есть?
      — Есть! — ответил священник. — Крест и молитва!
     Сотрудники НКВД разбрелись по дому и стали переворачивать вещи. Один из них зашел за печь, вынул из своей кобуры пистолет и затем, выйдя из-за печи, показал его приехавшим вместе с ним военным и сказал:
      — Вот его оружие!
      Отца Тихона увели в легком летнем подряснике, не дав даже переодеться и собраться.
     После ареста прошло три дня, и Хиония Иоанновна сказала дочери: «Ну, пойди ты, что ли, найди отца. Там милиционер живет, — и она объяснила дочери, где именно, — спроси его, куда они его дели». Дочь нашла милиционера и спросила его об отце.
      — Я могу только одно сказать, — ответил тот, — что всех арестованных увезли в Трубетчино.
     Трубетчино было небольшим, расположенным в стороне от дорог, селом, которое в то время стало районным центром. Здесь были сооружены временные тюремные бараки, и сюда со всего района свозили арестованных, здесь же проходило краткое следствие, после которого заключенных увозили в Липецк.
     Из Трубетчина отца Тихона перевели в тюрьму в г. Липецке. Во время допросов следователь требовал от священника признания:
     — Свидетельскими показаниями вы достаточно уличены в антисоветской деятельности, проводимой среди населения села Куймань. Следствие требует от вас правдивых показаний.
      — Да, я согласен с той формулировкой свидетелей, что в моем понимании коммунисты — люди неверующие, заблудившиеся, пропащие и ведут народ к погибели в будущей загробной жизни. Они должны познать Бога. На земле абсолютной правды нет, а правда есть только на небе.
       — Вы высказывали террористические намерения по адресу партии и правительства?
       — Террористических намерений я никогда не высказывал и не считаю себя в этом виновным.
      — Расскажите о ваших преступных связях.
      — Преступных и других каких-либо связей у меня нет.
     Подобного рода допросы продолжались в течение двух месяцев. А 4 октября 1937 г. «тройка» НКВД приговорила протоиерея Тихона к смертной казни. Приговоренных к расстрелу казнили на окраине г. Липецка. Перед расстрелом батюшку спросили:
      — Не отречешься?
       — Нет, не отрекусь! — ответил священник.
     Священномученик Тихон был расстрелян 17 октября 1937 г. и погребен в общей, ныне безвестной, могиле.
     Матушка Хиония не оставляла попыток узнать об участи мужа и не раз ходила к местным властям, требуя от них ответа. Они отмалчивались, а она, как человек решительный и прямой, сделала им за это выговор. Однажды, выходя из сельсовета, сказала: «Мужа забрали, ничего от них невозможно добиться, это какое-то безобразие». Один из представителей власти ей пригрозил:
      — Смотрите! Вы слишком много болтаете! Мы и вас заберем!
      — Вот и хорошо! — ответила Хиония. — Заберите меня, пожалуйста, я там, может быть, с отцом Тихоном увижусь!
      Вскоре после этого разговора Хиония Иоанновна поехала в Москву к жившим там сестрам. В ее отсутствие в дом пришли представители сельсовета, и один из них спросил ее дочь Ирину:
      — Где Хиония Ивановна?
      — Ее сейчас здесь нет, — ответила Ирина. — Она уехала к сестрам в Москву.
      Они, однако, стали демонстративно обыскивать дом в поисках хозяйки. Скоро вернулась матушка Хиония, и ей рассказали об обыске.
      — Надо собираться, — сказала она. — Я уже чувствую, что возьмут. А я прятаться ведь не буду. И уж раз вызывали, я сама лучше пойду к ним.
      Она оделась; приготовившись к аресту, собрала необходимые вещи и вместе с дочерью Еленой пошла в сельсовет. Это был вечер 12 декабря 1937 г. Матушка Хиония поздоровалась, назвала себя, а затем, напомнив, что они уже приходили за ней, спросила:
      — В чем дело? Зачем я вам нужна?
      — Вы тут останетесь, — сказали ей.
     И Хиония Иоанновна попрощалась с дочерью. Всех арестованных отправляли в Трубетчино. Дочь, придя домой, собрала продукты, взяла сосуд со святой водой и отправилась в Трубетчино, где встретилась с матерью и все ей передала.
      На допросе следователь спросил Хионию:
      — Вы обвиняетесь в антисоветской деятельности, признаете себя виновной?
      — В антисоветской деятельности виновной себя не признаю, — ответила она.
      — Свидетельскими показаниями вы достаточно изобличаетесь в антисоветской деятельности, дайте правдивые показания.
     — Свидетельские показания о своей антисоветской деятельности я отрицаю.
     Из тюрьмы Хиония написала письмо детям. Его она смогла писать лишь урывками, в течение нескольких дней, начав до официальных допросов и окончив после того, как следствие было завершено.
      «14/ХII. Дорогие мои дети, — писала она, — вот три дня я в клетке, а думаю — вечность. Допроса форменного не было еще, но спросили, верю ли я в то, что Бог спас евреев, потопив фараона в море, я сказала, верю, и за это меня назвали троцкисткой, которых нужно уничтожать, как врагов советской власти. Теперь я на себе испытала, как слово Спасителя ни едино не пройдет, не исполнено. Я в жизни своей имела всегда грех судить, других осуждала без всякого на то права, и вот теперь сама попала под суд, а если б никого не судила, была бы не судима. Была властна, все делала, как мне угодно, вот теперь лишили свободы, без разрешения и на двор не ходим, а терпим от раннего вечера до полного рассвета, что некоторым мучительно, поэтому приходится больше говеть и меньше есть и пить.
      Дорогие мои, возьмите себе на память о мне хоть по маленькой вещичке из бедного моего имущества... О нас с отцом не поскупитесь, лампаду Господу жгите и молитесь, чтоб Господь меня и вас укрепил в Его святой вере. Не судите меня, но, прошу, простите и молитесь. Дорогого Мишу и Володю очень жалею, но если они женятся в такое трудное время, то еще больше жалею; но если не могут не жениться, то выбирайте жену с благословения Божия, а по-собачьи не сходитесь, можно благословение получить — знаете, как. Кому из вас папин крест на память, но не для поругания, дорогой Володя, бойся Бога прогневлять. Славу мне очень жаль, как он заблудился, откуда нет возврата, но для Бога ничего невозможного нет — Он разбойника спас во едином часе. Сподоби, Господи, заблудшихся детей моих спасти, Тебе же веси судьбами, Господи, молитвами Пречистыя Богородицы...
      Сию минуту меня допрашивали, чем я занимаюсь в Куймани. Вы уберетесь ли из Куймани? Вы агитацией занимаетесь против советской власти, как Ваш муж, вы сектанты, не велели Ждановой идти в колхоз, и она не пошла. Я говорю, что это все ложь, никому я этого не говорила... Ну, дорогие, спешите убраться из Куймани быстрее, а то и Иру, и всех размечут, а я прошу вас, надейтесь и молитесь — Бог не без милости, нигде Своих рабов не оставит без помощи, и молитесь Богу, чтоб Он укрепил Своих рабов, привет мой всем-всем и спасибо вам за ваши труды. Простите меня. Храни вас Господь и Его Пречистая Матерь».
      31 декабря 1937 г. матушку Хионию приговорили к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Она была отправлена отбывать заключение в тюрьме г. Шацка Рязанской области. 20 мая 1938 г. тюремные врачи составили акт о состоянии ее здоровья и предложили освободить исповедницу, в соответствии с законом, так как обследование показало, что она настолько больна, что не может обходиться без посторонней помощи. Однако уполномоченный НКВД потребовал не рассматривать вопрос о досрочном освобождении Хионии, ввиду ее резких по отношению к советской власти высказываний.
     Она была освобождена только в конце 1944 г., после того как стал очевиден смертельный исход ее болезни. Первое время матушка жила у дочери Юлии в Мичуринске, а когда приехала другая дочь, Вера, Хиония попросила перевезти ее поближе к могилам родных. Они выехали в ненастный ноябрьский день и с трудом доехали, чудом перебравшись по гнилым ялам моста и едва не упав вместе с лошадью и повозкой в глубокий овраг. Хиония поселилась возле села Тютчево в деревне Кривушке, где ее дочь Ирина купила небольшую избушку. Доехав до дома, исповедница совсем разболелась и почти не вставала с кровати, но, несмотря на это, взялась подрабатывать шитьем. Платили ей за работу продуктами, часть из них она отдавала дочерям, а часть оставляла на свои поминки — и молилась, и заготавливала все на свою смерть, чтобы по возможности никого не обременить. Последние недели перед смертью она, по болезни, уже не принимала никакой пищи. Скончалась исповедница Хиония в декабре 1945 г. Похоронили ее на местном кладбище 22 декабря.
      Священномученик Тихон и его супруга исповедница Хиония Архангельские канонизированы для общецерковного почитания на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 г.