Как известно, семнадцатилетним юношей будущий писатель посещал кружки революционной молодежи в Казани, принимал активное участие в агитации против царского правительства. Молодой, мыслящий рабочий скоро попал к жандармам на подозрение. Наконец им представился повод арестовать его. Правда, прямых улик против А. М. Пешкова у жандармов не было. Пришлось выпустить его из тюрьмы. Но то, что он читал книги «особенного, не вполне желаемого и не соответствующего его развитию и полученному им образованию, направления» , постоянно вращался в кругу «неблагонадежных», вызвало у жандармских чинов предположение, что молодой рабочий был посредником сношений между революционерами. Поэтому за ним был учрежден особый надзор полиции. Позже его заменили негласным надзором.
С тех пор и до 1917 года жандармское око пристально следило за М. Горьким. Отправляясь из Нижнего, он постарался освободиться от докучавшего ему надзора полиции, связывавшего по рукам и ногам. «Он вышел пешком из Нижнего, чтобы уйти от слежки, шел по берегу, потом плыл на пароходе до Царицына и по очень знакомой ему Грязе-Царицынской железной дороге доехал до станции Филоново», — сообщает биограф М. Горького И. Груздев. Избавился ли, однако, Горький от назойливого интереса властей к его жизни? Жандарм станции Филоново обнаружил у техника Чичагова «подозрительные собрания», в которых принимал участие Алексей Пешков. О дальнейшем полицейском наблюдении за его хождением по Руси мы сведениями не располагали.
Недавно доцент Курского пединститута Ф. И. Лаппо обнаружил в Государственном архиве Курской области новые, неизвестные раньше документы о Горьком - дело, озаглавленное «По отношению начальника Курского губернского жандармского управления о розыске мещанина Алексея Максимова Пешкова», датированное июлем 1891 года. В нем черновик, беловик и типографски размноженные экземпляры циркулярного распоряжения, адресованного полицмейстеру и уездным исправникам Курской губернии и подписанного вице-губернатором Андреевским. Как видно из этих документов, путешествие М. Горького вызвало весьма определенный интерес жандармов. «Состоящий под негласным надзором полиции в Нижегородской губернии мещанин Алексей Максимов Пешков 29-го апреля сего года из Нижнего Новгорода выехал, будто бы в Царицын». Но туда он, «как оказалось по наведенным справкам, не прибывал». Начальник Нижегородского жандармского управления предпринял соответствующие шаги, чтобы разыскать поднадзорного. Через агентуру ему удалось дознаться, что А. Пешков направился в Курск. Немедленно в адрес Курского губернского жандармского управления было послано специальное отношение, в котором говорилось: «...По добытым... сведениям сделалось известно, что он в настоящее время должен проживать в г. Курске или Курской губернии». Сообщая об этом, главный жандарм Нижнего Новгорода просил своего курского коллегу «об оказании содействия к розыску».
Незамедлительно последовало соответствующее распоряжение. Однако М. Горький к тому времени уже покинул Курск и, пройдя Харьков, Лубны, Екатеринослав, находился скорее всего в Николаеве.
М. Горький рассказывал, что в Курске он «очутился на празднике выноса иконы в Коренную пустынь». В 1891 году это выпало на 21 июня (по старому стилю).
Церковники чрезвычайно наживались на таких праздниках. Синодальный указ от 15 января 1806 года совершенно откровенно говорит, что перенесение иконы издавна было заведено «в удовольствие стекающего для богомолия и торговли народа и в пользу монастыря». Десятки тысяч обманутых людей участвовали в крестном ходе. К моменту выноса иконы к Знаменскому собору со всех сторон прибывало огромное множество нищих, кликуш, убогих, калек, надеявшихся на чудесное исцеление.
За десять лет до посещения Курска М. Горьким великий русский художник И. Е. Репин наблюдал этот религиозный обряд и написал картину «Крестный ход в Курской губернии» (1883 г.)... На переднем плане видны рослые благообразные «мужички», с чувством собственного достоинства они несут сияющий золотом огромный фонарь. За ними - две разодетые богомолки, гордые честью держать в руках пустой футляр от иконы. Далее идет хор, возглавляемый регентом-причетником. Затем богатая и важная барыня спесиво несет весь в золоте «чудотворный» образ. Рядом с ней с палкой в руках ассистент, видимо, богатый откупщик или подрядчик. А дальше видны все почтенные лица; в них не трудно узнать купцов, помещиков, священнослужителей и монахов, чиновников, богатеев из мужиков. Медленно, степенно движется крестный ход. Шествие ограждено от напирающей сбоку толпы цепью, составленной, должно быть, из деревенских старост и сотских. Им помогают конные «стражи порядка». Один из них, перегнувшись, ругается с кем-то из толпы. Другой урядник замахнулся нагайкой на избранную жертву. За цепью — простой народ: крестьяне, нищие, убогие. Изможденные, усталые лица. Возможно, не одну сотню верст прошли эти люди пешком, чтобы «сподобиться» лицезреть «чудотворную» икону. Калека, опирающийся на костыль, пытается прорваться сквозь цепь. Его властно отталкивает сотский.
Примерно такую картину мог наблюдать М. Горький и в 1891 году. «Меня поразило тогда, — рассказывал он, — невероятное количество нищих, всяких калек, уродов, больных».
Возможно, что впечатления от крестного хода сказались затем на некоторых страницах повести «Исповедь» (1908 г.):
«Все как бы слепы и легко спотыкаются на пути; редко слышишь живое, одухотворенное слово, слишком часто люди говорят по привычке чужие слова, не понимая ни пользы, ни вреда мысли, заключенной в них.
Подбирают речи блаженных монахов, прорицания отшельников и схимников, делятся ими друг с другом, как дети черепками битой посуды в играх своих. Наконец, вижу не людей, а обломки жизни разрушенной, — грязная пыль человеческая носится по земле, и сметает ее разными ветрами к папертям церквей.
Бесчисленно кружится народ около мощей, чудотворных икон, купается в источниках — и всюду ищет только самозабвения.
Подавляли меня крестные ходы, — чудотворные иконы еще в детстве погибли для меня...» , — говорит герой «Исповеди».
Скопление человеческого горя, которое увидел М. Горький на празднике выноса курской иконы, глубоко взволновало его. «Ужасное зрелище!» — вспоминал он даже по прошествии почти сорока лет.
Но привычные к зрелищу народных страданий, закоренелые в торге и обмане, купцы и мещане оставались равнодушными ко всему, кроме наживы. Спокойно и расчетливо они справляли свои дела, зарабатывая даже на убогих и нищих.
М. Горькому очень не понравились курские обыватели, «сытые, ленивенькие, как будто все — дворяне», не понравились ему и маленькие аккуратные домики, в которых «взрослые уютно прятались от жизни». Да и весь Курск показался ему каким-то «особенно тихим и скучным».